Евгений Москвин - Падение [Сюрреалистический роман]
Но я ничего не могу поделать с собой.
Да, несколько дней назад я думал, что очень неплохо умею владеть своим телом и рассудком, что могу абстрагироваться от эмоционального компонента. А что теперь? Куда все это исчезло?
Оно растворилось в темноте прошлого. Скоро и я растворюсь в ночной тьме.
ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ДА ЧТО СО МНОЙ ТАКОЕ?!
Мысли вертятся. Одни и те же. Они ходят в моей голове кругами.
Что… я уже ничего не могу сообразить.
Что это?
СТУК В ДВЕРЬ.
Это Березов. Это точно он. Кто бы еще это мог быть? КТО?!
Арест.
Бежать…
Ну уж нет. Никогда.
Никогда.
Я скажу им все. Я скажу им…
Я пробираюсь к двери сквозь безбрежные пустоты коридора.
Глава 29
I
НОВЫЙ ЗАМЫСЕЛ. (Последние страницы)
«…Результаты анатомических исследований, приведенные чуть выше, окажут неоценимую помощь врачам, которые будут удалять некоторые участки мозговых полушарий у людей, не проявивших особого желания и способностей к достойному и качественному выполнению Нового замысла, претворению в жизнь идей сего великого учения. Прооперированные, скорее всего, тут же возвысятся до уровня животных, обретут большинство их поведенческих характеристик.
Теперь следует подробнее остановиться на описании миропорядка, который воцарится на Земле после умерщвления человечества. Главная его характеристика — телепатическое общение предметов. Описание этого великого и счастливого явления читатель найдет на странице 7 «Практической части». Все будет недвижимо. Весь земной шар застынет в безэмоциональной неге. И только телепатические слова, многозначные мысли без конца и без края. Каждая из них будет обладать скрытым совершенством и абсолютной правотой. И в то же время вот он, противоречивый феномен — эти мысли будут зачастую отрицать друг друга. Как такое может быть? Не следует забывать, что в мире предметов существуют самые разнообразные парадоксы, объяснить которые можно только следующим образом: поскольку сам четвертый ранг — абсолютная совершенство, то и каждая его деталь — истина».
II
— Ваша мать умерла, — произнес пожилой человек, стоявший в дверях, — ваша мать умерла вчера, вы даже не приехали навестить ее перед смертью.
Я до сих пор не мог поверить в реальность того, что происходит. Что я не ошибся. Что я до сих пор на свободе.
— Похороны назначены на завтра, и я попросил бы вас немедленно отправиться со мной в другой город.
Я внимательно вглядывался в этого человека. Мускулистая фигура, средний рост, гладко выбритые щеки и подбородок. Серый костюм довершал его солидный респектабельный облик.
— Не–ет, — протянул я медленно, как будто во сне, — это вряд ли возможно.
Он кивнул головой и приблизился ко мне.
— Я знал, что услышу это.
— Кто вы? — осведомился я.
— Я был ее лечащим врачом и близким другом. Она много рассказывала мне о вас. Ваша мать болела уже довольно долгое время, и мы постоянно общались. Ее состояние с каждым днем ухудшалось, а когда ей остались считанные дни, я сказал ей: «В каких бы вы не были отношениях со своим сыном, он не чудовище. Он не может им быть. Он обязательно приедет к вам, стоит только сообщить ему о том, как вам плохо». И она, наконец–таки, разрешила мне написать вам. Но… вы так и не приехали. Почему? Что она плохого вам сделала?
Я пожал плечами.
— Ровно ничего.
— Тогда в чем же дело? — взгляд его сиял печальным недоумением. Врач продолжал стоять на середине прихожей, залитой сиреневым светом пасмурного вечера.
И тут я сказал страшные слова — страшные, по крайней мере, в его глазах.
— Мне было все равно, умрет она или будет жить.
Врач побледнел. Внутри у него, казалось, что–то оборвалось.
На глаза выступили слезы. Он прошептал:
— Я любил вашу мать. Боже мой, боже мой… за что? За что? Она рассказывала, каким вы были любящим сыном, когда вам было двадцать. Но что, что произошло?.. Боже мой… я знаю ответ. Ваша мать поведала мне обо всем… вас постигла… любовь. Любовь страшная, безумная, слепая и… неразделенная…
— Замолчите!
— Нет! — воскликнул он срывающимся голосом, отчаянным, словно проломившимся под тяжестью великого груза.
Я почувствовал, как мое тело вдруг все обмякло, мне показалось, я сейчас потеряю сознание. Я покачнулся.
— Нет ничего в мире, что было бы дороже человеческой жизни, слышите? Тем более жизни матери, — его слова гулким эхом пронзали мой затуманенный слух, — ничего!
— Все это чушь, — проговорил я слабо, однако с упрямством, — никуда я не поеду с вами.
— Теперь я бы не позволил вам, даже если бы вы и захотели, — сказал он. Голос врача был уже абсолютно спокоен. Минутный порыв пронзил этого человека огненными стрелами и… сошел на нет так же быстро, словно его и не было, — вы развенчаны. Откройте мне, я хочу уйти.
Я выпрямил спину и повиновался.
Закрыв за ним дверь, я представил себе, как он выходит из подъезда моего дома, а затем его фигура медленно удаляется, растворяясь среди безликих деревьев, в сгущающихся сумерках печального летнего вечера.
Но я так и не подошел к окну, чтобы посмотреть на это.
